И пропустила две даты. Но отмечу их так.
1Зеркало
В трюмо испаряется чашка какао,
Качается тюль, и - прямой
Дорожкою в сад, в бурелом и хаос
К качелям бежит трюмо.
Там сосны враскачку воздух саднят
Смолой; там по маете
Очки по траве растерял палисадник,
Там книгу читает Тень.
И к заднему плану, во мрак, за калитку
В степь, в запах сонных лекарств
Струится дорожкой, в сучках и в улитках
Мерцающий жаркий кварц.
Огромный сад тормошится в зале
В трюмо - и не бьет стекла!
Казалось бы, всё коллодий залил,
С комода до шума в стволах.
Зеркальная всё б, казалось, нахлынь
Непотным льдом облила,
Чтоб сук не горчил и сирень не пахла,-
Гипноза залить не могла.
Несметный мир семенит в месмеризме,
И только ветру связать,
Что ломится в жизнь и ломается в призме,
И радо играть в слезах.
Души не взорвать, как селитрой залежь,
Не вырыть, как заступом клад.
Огромный сад тормошится в зале
В трюмо - и не бьет стекла.
И вот, в гипнотической этой отчизне
Ничем мне очей не задуть.
Так после дождя проползают слизни
Глазами статуй в саду.
Шуршит вода по ушам, и, чирикнув,
На цыпочках скачет чиж.
Ты можешь им выпачкать губы черникой,
Их шалостью не опоишь.
Огромный сад тормошится в зале,
Подносит к трюмо кулак,
Бежит на качели, ловит, салит,
Трясет - и не бьет стекла!
2Ho sbagliato tutto.
Sbagliava, spaurito al microfono,
con la prepotente incertezza del brutto,
dei soave poeta, quel mio omonimo,
che ancora ha il mio nome.
Si chiamava Egoismo, Passione.
Sbagliava, con la sua balbettante bravura,
rispondendo a domande di amici o fascisti,
Maciste magretto della letteratura.
Interlocutori di Teramo o Salerno,
di Conselice, o Frosinone o Genova,
quello là, che aveva tanta ragione,
sbagliava tutto.
Sceso giù da Parigi
una primavera uguale in tutta Europa,
mestruo di fango e sole febbrile,
o che sui campi (ruggini con viola
di prugna velato, e ovali verdi, con in fondo
l’ombra della foresta romanza…
Watteau, Renoir o salnitri
sotto lo strato di verde, barbarico)
il sole di quella primavera
spargesse prepotente dolore,
o su questi campi: ai piedi di pale
d’altare, rosso apenninico e casupole
di sottoproletariato latino
… io ho sbagliato tutto.
Ah, sistema di segni
escogitato ridendo, con Leonetti e Calvino,
nella solita sosta, nel Nord.
Segni per sordomuti, con ideografie
una volta per sempre internazionali.
Il povero Denka nel fondo del Sudan,
con gli altri poveri selvaggi
(centoventi dialetti), regga sicuro
sulla spalla la lancia come uno sci,
alto, sublime verme nudo,
nonno o nipote,
tra quel disegno mai disegnato
(se non dai fanatici razionalisti
roussoiani, in Europa)
di sicomori e di mogani
(che io amo come i più bei monumenti
cristiani: sarà il sole, la pace,
l’orrore dell’Africa intorno)
gonfi e asimmetrici sul verde,
sul verde non francese, sul verde
non latino,
sul nuovo verde del mondo,
da millenni incarnato nella foresta.
State tranquilli, Denka,
e voi delle centoventi altre tribù
parlanti suoni di ceppi diversi,
perchè qui con Leonetti e Calvino
sistemiamo i sistemi di segni,
e buonanotte ai dialetti.
Ho sbagliato tutto. Fiumicino,
riapparso di tra nuvole di fango,
è ancora più vecchio di me.
I resti del vecchio Pasolini
sui profili dell’Agro… tuguri
e ammassi di grattacieli…